Палладий, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. В миру
Павел Иванович Писарев, также известнее по фамилии
Раев).
Родился 20 июня 1827 в семье священника Нижегородской епархии.
Первоначальное образование получил в Нижегородском духовном училище и Нижегородской духовной семинарии.
В 1852 году окончил Казанскую духовную академию со степенью магистра богословия и определен учителем логики и психологии в Нижегородскую духовную семинарию, и преподавателем татарского языка.
15 августа 1856 рукоположен во священника к Покровской церкви, Нижегородской епархии.
15 января 1861, овдовев, принял пострижение в монашество.
18 февраля 1862 возведен в сан архимандрита.
28 августа 1863 инспектор Санкт-Петербургской духовной семинарии.
2 декабря 1864 ректор Санкт-Петербургской духовной семинарии.
18 декабря 1866 хиротонисан во епископа Ладожского.
С 15 июля 1869 - епископ Вологодский.
С 13 июня 1873 - епископ Тамбовский.
С 9 сентября 1876 - епископ Рязанский.
12 апреля 1881 возведен в сан архиепископа.
С 1881 года - почетный член Казанской духовной академии.
С 21 августа 1882 - архиепископ Казанский и Свияжский.
При нем с 15 января 1883 в инородческих приходах разрешено совершать богослужение на инородческих языках.
В ноябре 1884 был в СПБ на съезде преосвященных.
В июле 1885 председательствовал на пастырском собрании Поволжских епископов в Казани, созванных по его инициативе для решения вопросов пастырской практики по отношению к раскольникам и инородцам.
В 1886 году основал Царевококшайский Богородично-Сергиевский женский черемисский монастырь.
При нем была приписана к архиерейскому дому Седмиозерская пустынь и управляющие Казанской епархией стали именоваться ее настоятелями.
С 29 сентября 1887 - архиепископ Карталинский и Кахетинский, Экзарх Грузии.
В 1888 году награжден бриллиантовым крестом на клобук.
18 октября 1892 возведен в сан митрополита с титулом митрополита Санкт-Петербургский и Ладожский и священно-архимандрит Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры и первенствующий член Святейшего Синода.
14 мая 1896 награжден бриллиантовым крестом для ношения на митре.
Скончался 5 декабря 1898 72-х лет. Первоначально был погребён в
Исидоровской церкви Александро-Невской Лавры.
В 1932 году прах его был перенесен на Братское кладбище Лавры.
Во всех епархиях заботился об устроении и благолепии церквей, об образовании детей духовенства - сирот.
В Вологде учредил эмиритальную кассу для духовенства. Будучи в Тамбовской епархии, учредил в Козлове женский монастырь. Открыл Богородично-Казанское братство для обращения к вере многочисленных сектантов и раскольников.
В Рязани учредил миссионерское духовно-просветительное братство «Святого Василия Рязанского» с училищем для магометан. Открыл приюты для сирот при монастырях. Положил начало Рязанской семинарии.
В Грузии умиротворил настроения между местным духовенством и народом, будучи сам проникнут духом мира и любви. В тяжелый холерный год в Тифлисе как мог утешал и успокаивал мятущуюся паству.
В Санкт-Петербурге оставил о себе светлую память заботами о церковном благолепии.
Беспредельная доброта, всегдашнее благорасположение и готовность на услугу, горячая деятельная любовь ко всем и всему, в его глазах хорошему, честному и справедливому, чарующая ласка и приветливость - вот эти, очевидно, самые выразительные, коренные качества его души. Это был человек редкой доброты и благодушия, душа - открытая, общительная, личность в высшей степени благородная, гуманная. Всегда и для всех он бесценно был дорог по своей редкостной, изумительной в его положении простоте, сердечности и общедоступности. Всякий шел к нему смело с нуждой, с горем, с просьбой, за благословением и даже с повинной головой, и всякий знал, что услышит не угрозу, а ласку, встретит не казнь, а милость, получит только добрый совет, святительское мудрое наставление, отеческий урок. Милостивый и благосердный, он всюду приносил с собой, как справедливо сказало ему на прощание грузинское духовенство, «мир и тишину», водворял своим нравственным авторитетом вокруг себя благодушие и благоволение. Величие сана и высота служебного положения не охладили в нем теплоты душевной, не затушили в сердце его искру человечности и высокой гуманности. Начальническая суровость ему была чужда и не свойственна. Правосудие и справедливость, сопровождавшие все его дела и решения, всегда проникнуты были христианской любовью. Можно смело сказать, что он за всю свою жизнь никого не заставил плакать без причины, не стеснил, не покарал напрасно; за то, с другой стороны, он тысячи людей осчастливил, облагодетельствовал, он оставил много людей, только благословляющих его имя. В нем поражало это удивительное сочетание высокого достоинства, священного величия с необыкновенной мягкостью обращения, с нежностью сердца, неизменно сострадательного и жадно сочувствующего благу ближних. Он умел соединить безупречную справедливость с милостью, соблюсти высокую свою авторитетность с полнейшей общедоступностью, умел внушить подчиненным и необходимый, сдерживающий человека страх, и самое полное, открытое к себе доверие. На высоте самой высшей церковной власти он остался лучшим из людей.
Среди многих дел и забот, без конца всеми беспокоимый и отрываемый, разбираясь в бесконечных просьбах, дрязгах, жалобах и кляузах, что естественно могло бы и утомлять и, так сказать, притуплять человека, он не потерял святых качеств своей души, сохранил всю чуткость и отзывчивость своего глубокого сердца. До конца дней своих он был по слову апостола, «всем вся»; уже угнетенный болезнью, старец, так горячо, так молодо отзывался он на чужие радости и скорби, был так приветлив, ласков и мил, что, казалось, это не высокопоставленное и могущественное лицо, держащее в руках своих бразды правления всей Русской Церковью, а человек близкий, родной, наш - простых людей - брат, наш друг.
«Ну что ему я, рассказывал один бывший студент Петербургской академии; а ведь, бывало, придешь к нему по возвращении с каникул из Рязани,- и усадит, и обласкает, и расспросит, и даже без угощения, без чая ни за не отпустит!».
Полный высокого благородства в обращении со всеми, святитель с особенной отеческой любовью относился к ближним своим сподвижникам, деятелям духовной школы. Зорко следил за их работой и душевно утешался, искренно радовался всякому и частному, личному их успеху. Он не давил своей властью и авторитетом; высоко ценил в них всякую и крупицу таланта, всякое проявление ученой или нравственной в них силы, он был их первым покровителем и, можно сказать, увлеченным их защитником. Любил он всей душой и молодежь духовную, горячо ей сочувствовал, - очевидно, никогда не забывая, что и сам был молод, и до старости свято храня молодость высоких чувств в душе своей. Недаром, например, он так болел душой за пострадавших в известной истории питомцев Казанской академии; недаром после этого, постоянно слал он свои наставления кому нужно, чтобы жалели студентов, чтобы снисходительно относились к ним, чтобы не столько карали, а сколько миловали бы их.
В высшей степени деликатный и обоятельный, он особенно дорого ценил всякую незначительную услугу, ему лично оказанную. Потому-то так любил он своих подручных, непосредственных помощников, начиная с секретаря и кончая своим викарием епископом. Первых, т.е. секретарей, у него был один, любимый им и бессменный из Тамбова, симпатичный общеизвестный для всех «Пётр Иванович» (Тихомиров), а вторых, т.е. викариев, было у него много, всем им он первый желал всякого успеха и не давал им засиживаться, а способствовал движению из вперед. А какое множество, не родных или близких, а просто известных ему с хорошей стороны людей возвел он и поставил на высшее иерархическое служение Церкви Божией. Он любил награждать милостиво и за малые заслуги малых людей, какую массу духовенства в своих епархиях украсил он разными знаками отличий!
А можно ли, вспоминая характерные черты архипастыря, забыть про его полное неподражаемой красоты священнослужение? Поистине, как своеобразно выразился в простоте сердечной вожанин, это был служака. Человек глубокой религиозной веры, доступный высокому религиозному одушевлению и вдохновению, он любил служить и как умел служить! Богослужение его носило печать умилительного благоговения и высокого, священного благолепия. Совершаемое по чину, благообразно, сопровождаемое всегда прекрасным пением любимого им хора, Палладиевское богослужение являло во всей полноте дивную красоту и невыразимую прелесть нашего православного богослужения. Тут соблюдена была и земная эстетика, потому что все, начиная с сослужащих и кончая ризницей, сосудами, все было безукоризненно, изящно и образцово подобрано. Но тут еще больше была и религиозная осмысленность, высокое христианское одушевление. Благоговейная настроенность самого архипастыря выражалась в каждом слове его, светилась в лице его, сияла во взоре, обнаруживалась в каждом молитвенном его движении. Вдохновляясь священнодействием сам, он поднимал высокое одушевление и во всех окружающих, и, замечая, например, холодность или монотонность в пении, нередко заявлял клиросу свое требование: «поторжественнее! поторжественнее!» Кто бывал за Палладиевским богослужением, тот воспринимал целый запас святых впечатлений, выносил из храма надолго сладостное чувство молитвы, тот научался молиться и не замечать времени, не чувствовать усталости, как бы долго ни тянулась служба. Справедливо выразился о нем один из почитателей его, что в священнослужении это был «князь епископов!».
Нельзя не упомянуть и об учительной деятельности святителя. Особенно в молодые его годы в Тамбове, он часто проповедовал. В этом отношении он принадлежал к типу еще старых наших церковных ораторов, представителем которых был незабвенный вития-философ православия, Филарет, митрополит Московский. Проповеди Палладия - не беседы, а большей частью именно целостные, законченные и округленные слова, с глубокой сосредоточенностью мысли, со строгой последовательностью в развитии темы. В них ясно видно слово здравое, зрелое, исходящее из полноты религиозного убеждения и глубоко проникнутое библейским духом, богато украшенное священными изречениями из Священного Писания.
Как не упомянуть, далее, о благотворительности и нестяжательности Владыки Палладия. Несомненно, руки его, как и сердце, были всегда открыты для благодеяний. И при этом очевидно было для всех, что благотворения и жертвы его всегда сопровождались живым, личным участием и заботливостью, без которых простая раздача денег, по слову апостола, не приносит пользы дающему и не имеет нравственной ценности; нельзя не сделать замечания и о внешности митрополита Палладия. Истово-великорусский тип его благообразного лица, светлый ласкающий взор, благодушная улыбка, - все это лицо, зеркало души ясной, чистой и благостной, со всей его высокой, величественной фигурой, способный были произвести именно, как говорят, импонирующее впечатление на всякого. Легкая печать грусти, еще более придала симпатичности и красоты его лицу. В белом клобуке, высокий, стройный, с вытянувшимися чертами худого и дышащего добротой его уже грустного лица, - он был положительно прекрасен!
Таков был незабвенный, возлюбленный архипастырь. Любовь к Богу и к людям была основной силой его великой души: а любовь, по слову апостола, не проходит и не знает смерти, она и в вечности сохраняется, когда все другие совершенства человеческие упраздняются (I Кор. 13, 8).
Биография публикуется по:
соответствующей странице сайта Фонда «Русское православие» (с незначительными изменениями).
Могила:
Митрополит Палладий (Раев-Писарев) скончался 5 декабря 1898 в Санкт-Петербурге.
Погребён на Никольском кладбище в Александро-Невской лавре в городе Санкт-Петербург. Могила на Братском участке.
Можно также скачать видео к странице:
Видео братского участка Никольского кладбища Александро-Невской лавры (106 Мб) в формате .avi.
Видео братского участка Никольского кладбища Александро-Невской лавры (для мобильных устройств) (1,65 Мб) в
формате mpeg4. Скачать видео можно через wap-браузер, набрав ссылку http://church.necropol.org/nikolskoe-bratskiy-z.mp4 .
